|
В наборе и в авторской рукописи - письме Илье Зданевичу.
М. [Издание Льва Шпринца]. 2000.
16 с. (включ. обл.), с илл. в тексте.
Тираж 298 нумерованных экз.
39,9 х 25,0.
В издат. илл. обл. в 3 краски.
РЕЦЕНЗИЯ
Игорь Тереньев
Jордано Бруно, трагедия
Полная версия
М.: Гилея; А и Б, 2000. 16 с. Тираж 298 экз.
Новая
Русская Книга 2001 № 3-4
Выход в свет полного текста трагедии Игоря Терентьева - событие,
которое, однако, заметят не многие.
Собственно, в случае с пьесой Терентьева следует говорить сразу
о двух событиях - литературном и театральном. Может быть, если подвергнуть
детальному анализу язык "заумников", языковые новшества Терентьева
окажутся едва ли не самыми интересными и богатыми после Хлебникова,
а в смысле, если можно так выразиться "личностного творческого радикализма",
фигура Терентьева для русского двадцатого века, вероятно, будет
одной из самых ярких. Выражаясь современным (и несколько набившим
оскомину) языком, Терентьев смог осуществить свой "личный проект"
сполна.
Когда в 1924 году Терентьев создал свой футуристический шедевр
- трагедию "Jордано Бруно", он, как кажется, не вполне осознавал
значения этого текста. Не совсем понятно даже, как именно происходил
сам "процесс творчества" - писал ли он пьесу исходя из четкого драматического
плана или сразу по какому-то божественному наитию. Останется навсегда
неизвестным, какой видел Терентьев свою пьесу на сцене (за исключением
анонса о готовящейся постановке 1928 года, других упоминаний ее
не сохранилось). Между тем это сложное многослойное драматическое
произведение, буквально начиненное всевозможными смыслами, в высшей
степени театрально. Трагедия пророка - тема не новая, но Терентьев
делает из нее космическую трагедию в буквальном смысле этих слов,
ибо действующими лицами становятся уже и небесные тела (по крайней
мере, в известных мне интерпретациях), а если даже не пытаться различить
в ткани пьесы хода планет, то налицо по крайней мере один вселенский
"персонаж" - Все человечество. Сколь плоской, одномерной и убогой
по своим средствам сценической выразительности и "идеологии", в
ней заложенной, предстает на этом фоне какая-нибудь "Жизнь Галилея"
Б. Брехта. Сказанным не хочется умалить значения брехтовской пьесы,
просто подчеркиваем, что она находится в другой эстетической плоскости.
Пьеса же Терентьева даже при таком беглом обзоре провоцирует на
физическо-пространственную лексику.
Эта бросающаяся в глаза театральность очевидно и спровоцировала
театроведа и режиссера Вадима Максимова на его многкрасочный спектакль
в ленинградском Театральном музее (премьера - 11 июля 1988 года).
К сожалению, здесь не к месту рассказывать о спектакле более чем
десятилетней давности, но к чести публикаторов полной версии трагедии
надо отметить, что постановка Театральной лаборатории упомянута
(на с. 16).
История самого текста вкратце такова. 5 февраля 1924 года Игорь
Терентьев пишет в Париж письмо своему другу Илье Зданевичу, в котором
после некоторых наглядных словесных опытов приводит текст своей
новой пьесы "Iордано Бруно", иллюстрирующей новые достижения в области
словотворчества, а затем кратко описывает вечер, на котором эта
пьеса была им прочитана.
| * Между прочим, эта злополучная
"особенность" прежних публикаций сыграла свою неблаговидную
роль и для построения всяческих научных и сценических концепций
пьесы Терентьева. Кроме автора этой рецензии, жертвой неполной
публикации стали в свое время как минимум еще два или три толкователя
этого текста. |
Впервые письмо было опубликовано в 1982 году в сборнике "L' avanguardia
a Tiflis", а в 1988 году в Болонье вышло Собрание сочинений Терентьева,
где текст письма перепечатан в слегка отредактированном и исправленном
виде. Затем в первом Терентьевском сборнике, изданном "Гилеей" в
1996 году, текст трагедии был воспроизведен факсимильно, что позволило
увидеть в прежде опубликованном еще ряд неточностей. Однако все
три раза (и в последнем, факсимильном, варианте в Терентьевском
сборнике тоже) текст трагедии был опубликован без окончания.*
Теперь, после публикации "Гилеей" (и их партнерами "А и Б") полного
текста, обрыв письма кажется очевидным, однако заметить это прежде
было не так-то легко, - Терентьев внезапно начинает пьесу, почему
тогда он не может ее так же и оборвать?
Книга представляет собой факсимиле письма Терентьева Зданевичу
(с. 1-6), обложку (с. <7-8, 9-10> - так!), на которой помещена фотография
Терентьева в заключении, на обороте первой страницы обложки - весьма
подробная информация о технической, художественной и, так сказать,
идеологической стороне издания, и собственно текст публикации (с.
11-15), иллюстрированный фотографиями автора разного времени. На
с. 16 помещена справка о пьесе и библиография Терентьева.
Итак, повторим, главной заслугой издания, является преодоление
злого рока, тяготевшего над трагическим творением Терентьева - осуществлена
первая публикация полного и (как можно судить теперь по воспроизводимой
факсимильно рукописи письма) неискаженного текста пьесы.
После столь торжественного провозглашения славы создателям книги
(которые отнюдь не безымянны - их имена и функции четко обозначены
на обороте обложки, это: С. Кудрявцев, В. Кричевский, И. Бернштейн,
Л. Шпринц и А. Пищальников), как это нередко бывает с произведениями
высокой полиграфической культуры, начинаются вопросы.
Издание замыслено явно библиофильским - тираж, формат (400х250
мм), качество бумаги, верстка об этом неопровержимо свидетельствуют,
- т. е. принадлежит по всему к категории "изящных". С другой стороны,
это - научная публикация (или просто корректная публикация, что
тоже немало) текста замечательного (или даже выдающегося) произведения
Терентьева. Этого противоречия между публикацией архивного документа
и библиофильским изданием как раз и не смогли разрешить, по моему
мнению, создатели книги.
Действительно, почему при воспроизводимом тут же факсимильно тексте
набирается только текст пьесы? Письмо Терентьева очень интересно
и окончание его также публикуется впервые (справедливости ради отметим,
что небольшая цитата из письма приводится в справке о пьесе на с.
16), было бы интересно получить его вкупе с пьесой. В справке заявлено,
что пьеса вместе с текстом письма "дается и в условно-факсимильном
воспроизведении". Может быть, "условно-факсимильное воспроизведение"
- это воспроизведение плохого качества? Но нет, видно, что хотя
рукопись и сосканирована с ксерокопии, сделано это на хорошем техническом
уровне. И все же, при такой частичной публикации документа, остается
ощущение того, что текст письма не более как иллюстрация наравне
с фотографиями Терентьева на каждой странице. Но может быть, здесь
есть и некая художественно-издательская задача, при которой читатель
сам должен проделать сложную работу по чтению терентьевской рукописи?
Кстати, если представить себе вдруг публикацию всего письма, то
с помощью современных полиграфических средств (в первую очередь
верстки) не составило бы труда как-то специально и вместе неназойливо
выделить текст трагедии так, чтобы он воспринимался и внутри текста
письма, и отдельно одновременно.
Далее. Если значение трагедии Терентьева столь велико (с чем не
спорим), что для издания пяти страничек с ее текстом затевается
целая книга, то кажется логичным дать и какой-то комментарий к ней,
а лучше и ко всему интереснейшему письму, столь важному для понимания
языковой и театральной работы Терентьева. Этого не сделано, и понять
почему затруднительно, зная, что книгу создавали люди не случайные.
Вероятно, это опять-таки, по мнению создателей, вошло бы в противоречие
с "библиофильскостью" издания. Напротив, исходя из задач изящного,
книга богато иллюстрирована, как было сказано, фотографиями Терентьева
1916-1937 годов, в том числе и тюремными. Тюремная же фотография
в арестантской робе и с приколотым на груди номером 3693 воспроизводится
и на обложке книги. Возможно, таким образом, подчеркивается мученическая
судьба пророка, которую нечаянно провидел в своей трагедии Терентьев.
Но тут происходит самое странное. Книга сложена обложкой вовнутрь
и на фотографию предложено не смотреть ("По сображениям этики (а
также сохранности) обложка книги помещена внутри"). Странное равноположение
этики и сохранности заставляет задержаться на этой формулировке.
Если на фотографию мученика в арестантской робе смотреть нехорошо,
то зачем помещать его изображение на самое видное место? - Но ведь
для того книга и вывернута, - возразят мне. Но зачем тогда вообще
эта фотография? - не унимается внутренний голос. - А вот поди догадайся,
- отвечают мне. К сожалению, должен признаться, что я не догадался.
Смущает и следующая фраза с оборота обложки, обнаруживающая игровое
начало: "Те господа читатели и библиофилы, коим непременно нужна
впечатляющая наружность, могут вывернуть тетрадь наизнанку". То
есть, иными словами, соображения этики все же на втором плане, а
на первом - игровой аспект. Не имея ничего против игрового аспекта
ни в принципе, ни в его конкретных проявлениях, отметим, что специальное
заострение внимания на этической стороне смотрения на обложку в
таком окружении смущает и огорчает одновременно, понижая и научный,
и художественный уровень издания.
И в заключение позволю себе одно краткое замечание текстологического
характера. В пьесе Терентьева сразу бросается в глаза странное написание
имени Бруно, - не Джордано (или напр., Джиордано), а Иордано (Йордано).
Не вдаваясь в тонкости трактовки Терентьевым фигуры ученого, который
наделен явственными профетическими чертами, отметим только одну
деталь - транскрипцию имени, которое публикаторы дают как Jордано,
в то время, как нам кажется, Терентьев просто сохранил для имени
великого итальянца старое русское написание, т. е. оставил в начале
I десятеричное (как в словах и именах Iорданъ, Iерихонъ, Iовъ, Iоаннъ
и т. д.), может быть, для всевозможных библейских ассоциаций. На
письме же заглавная I выглядит всегда как печатный J (йот). На мое
замечание возможен, конечно, контраргумент, что йот в латыни возник
из i, но, мне кажется, что не этими соображениями руководствовались
издатели пьесы при ее публикации.
Однако высказанные здесь соображения и противоречивые впечатления
от книги не должны умалить ее значения - первой полной публикации
произведения Игоря Терентьева, которому еще предстоит быть оцененным
по достоинству. Теперь к этому сделан первый шаг.
Павел ДМИТРИЕВ
|
Издания Льва Шпринца
;)
